Меню
Авторизация
Логин:
Пароль:
Запомнить
Забыли пароль?
Праздники Кубы

Праздники Кубы

Кто онлайн?

Пользователей: 0

Гостей: 6

Куба - судьба и любовь моя
RSS лента
Автор блога:АвторАлександр Хохлов
Рубрики:
Без рубрики (1)
Посвящается всем "кубашам"!
0
Куба – судьба и любовь моя!
Или
Исповедь ветерана «Кубинской компании  и
стран Карибского бассейна»
Часть 1. Тайные знаки судьбы и проведения.
Из раннего детства мало что остаётся в нашей памяти, в основном – какие-то яркие и событийные вещи. Поэтому с высоты 50-ти лет мне всё более видится странным один вопрос: почему я в пятилетнем возрасте отложил в памяти и никогда не забывал одну жизненную картинку….
      По широкой улице идёт колонна жизнерадостных взрослых, из громкоговорителей звучит бравурный марш, и, надо же, мне запоминается мотив и куплет: «Слышишь чеканный шаг. Это идут барбудос. Песня летит по планете звеня: Куба – любовь моя!». А я же сижу на шее отца и в такт помахиваю красивым и незнакомым мне флажком из бумаги на палочке. Как вы сами догадались – кубинским флагом! Естественно, про Кубу, революцию, Фиделя, Че Гевару и прочее я узнал уж в более зрелом, школьном возрасте. Но и тогда мне было невдомёк, что я буду служить срочную на Кубе.
Правда в допризывном возрасте у меня появилось желание: если уж доведётся служить в армии, так только у чёрта на куличках. То бишь чем дальше от дома, тем лучше.    Возможно, этому способствовали следующие обстоятельства. Мой батяна, «воевавший» за баранкой в Забайкальском военном округе, куда его «сослали» за борзость из Москвы, возвращаясь каждый раз домой из дальнобойного рейса, закатывал шоферскую пьянку, брал в руки баян и орал свою любимую песню:
«Забайкалье, Забайкалье!
Породнились мы с тобой.
Забайкалье, Забайкалье,
Офицер и рядовой…»
При этом, потеряв надо мной психическую и физическую власть (я уже серьёзно занимался тяжелой атлетикой), он задолбал родного и единственного сына фразой: «Вот в армии из тебя кислую-то шерсть выбьют!». Та-а-к накануне задолбал, что при прохождении допризывной медицинской комиссии, желая всей душой переплюнуть батю, на вопрос военкома: «Где бы вы хотели служить? Выбирайте, вы годны в любые рода войск…», - я, не задумываясь, выпалил: «А там, где труднее!».
          Члены комиссии аж проснулись, встрепенулись, заинтересованно округлив глаза. Стали дружно меня уговаривать, ссылаясь на отменные физические данные и Свидетельство об окончании 10-ти классов с четвёрками и пятёрками, поступать после окончания школы в наше Костромское высшее военное командное училище химической защиты. Я твёрдо стоял на своем: или в ВДВ, или в Морфлот. Так и записали - в десант. Удивительно, в итоге потом получился морской десант на Кубу!
А Химучилище находилось под окнами нашей школы и в двухстах метрах от моего дома. Почти все пацаны из нашего класса – дети офицеров, туда же и поступали после 10-летки, там же мы проходили начальную военную подготовку. Однако химия мне была не в тему….
        Но с армейским духом и фольклором я впервые столкнулся в 9-м классе в лице нашего школьного капитана-военрука, который с трудом удерживался от мата, рукоприкладства, скабрёзных замечаний и алкоголизма при общении с нами. Но в целом мужик он был неплохой, если его не «выводить из себя». А заводился он с пол-оборота (что поделаешь – армия, нервы…).
       Как-то при практическом изучении армейского телефона «ТА-57» он, оставшись с классом, послал меня на другой конец связи – в свою каморку. Мы стали вести по телефонной линии учебные показательные переговоры типа: «Сокол! Сокол! Я – Орёл!...». Я увидел на столе пачку сигарет и, внаглую, но по-армейски: «Сокол, разрешите закурить вашу сигарету!», ответ: «Кури, Орёл!»…. И в армии я стал связистом-телеграфистом, механиком засекречивающей аппаратуры связи, ЗАСовцем. Вот так судьба перекликнулась и распорядилась.
         По окончании школы, по советам родственников, решил поступать в Московское высшее пограничное училище (КГБ), но медкомиссия такая строгая, что моя переломанная по-пьяни перегородка носа поставила крест на этом поприще. Подал документы в МВТУ имени Баумана. Последний экзамен – математика устно. Я спокоен, как удав, почти не готовился, знал математику  минимум на «хорошо», и чтобы поступить, мне хватило бы даже «тройки»! Учитывалось ещё, что я прохожу по спортивной кафедре. Но что-то случилось на небесах! Такое было со мной впервые. Когда прочитал вопросы в билете, понял – я студент МВТУ, житель столицы, может быть даже в будущем «инженер-космонавт». Вопросы были для меня из разряда: «сколько будет дважды два?». Но тут неожиданно поймал себя на мысли, что не могу вспомнить «алгоритм» решения простенькой задачки из программы 10 класса! На меня наехал какой-то ступор и… тихий ужас! Я не могу пояснить профессору, как должна решаться эта задача. Профессор тогда задаёт ещё более простой вопрос, на который я тоже молчу. В моих мозгах только дикая паника и стыд! В общем – не сдал и как во сне выплыл из аудитории. Пошёл в «сундуновские» бани, успокоился. Решил, что не всё потеряно: можно записаться на дополнительные курсы при МВТУ, устроиться на какую-нибудь временную работу, а потом «досдать» экзамен (так посоветовали и на спортивной кафедре). Все карты мне спутал приехавший на «Камазе» батя, который возвращался из командировки домой и заехал ко мне в Москву в общежитие. Узнав, что я не поступил, выслушав мои намерения о продолжении московской жизни,  и осмотрев комнату, где я жил ещё с тремя абитуриентами, заваленную бутылками из-под пива и более крепкого спиртного, сурово изрёк: «Садись в кабину, поехали домой!». Я, в общем-то, сильно и не противился. Так что, если бы не батя, возможно, и не видать мне Кубы!
       Ну, так и вело меня в Аты-баты, как записано в военкомате - в ВДВ, чем, в общем-то, гордился и при случае озвучивал знакомым и друзьям. Этот боевой настрой вышел потом для моей психики боком. Наивный, я ещё не знал тогда, что в армии всё делается по иным неведомым законам.
       И вот началась моя не менее интересная предармейская трудовая деятельность.
        Чтобы не болтаться, устроился фрезеровщиком в цех базовых деталей на костромской завод «Текстильмаш». Чугунные заготовки у меня были весом не менее 200 кг, накидной гаечный ключ для их крепления к столу станка – 1 метр, диаметр фрезы – полметра (ну, штангист), друзья – мужики по цеху, все после армии, но всё ещё духарики. Зарабатывал я – будь здоров.
      Потом, к концу лета 1976 года, меня и другую заводскую молодёжь отправили в колхозы  Костромской области за 300 с лишним километров. Колхозы не справлялись с уборкой сена и другой сельхозпродукции, а по правде там просто некому было работать. Сначала ехали «пьяным» поездом, потом рассаживали по грузовым автомашинам, потом - в тракторные тележки. По бездорожью и грязи я в числе 20 оказался в колхозе «Дружба», где я позднее чуть не помер с похмелья. В продмаге водку и прочий запас спиртного выпили за три дня. Перешли на лосьон после бритья «Пингвин», тоже кончился. На этом успокоились, да и денег больше не было. Заводской художник – полный алкаш, но с чувством юмора, по моей идее на найденных обойных рулонах красиво нарисовал два лозунга: «Пьянству – бой!» и «Даёшь аванс – даём работу!» Плакаты украсили этикетками от выпитого нами спиртного. Председатель колхоза, заявившись утром в нашу избу, чтобы поднять нас в воскресенье на работы и, узрев наши законные требования, сказал, как отрезал, что зарплату выдаст только по окончании нашей «ссылки» (чтобы мы могли эффективно работать). Аванс был в виде ежедневной выдачи продуктов для приготовления пищи. Трезвость, как «норма» колхозной жизни, а вместе с ней и ударный труд на полях, в коровнике и свинарнике, прервалась с появлением «шабашников», которые строили кому-то дом. Был ещё один аспект по срыву трезвости. С нами были четыре заводские девки, которые жили на втором этаже нашей избы-«гостиницы», которые сразу абстрагировались от совместной бытовой кооперации, попивали у себя после работы винишко каждый день и денег в долг нам не давали. И вот, лежим у себя на первом этаже на матрацах, смотрим в потолок. Наверху у девок музыка, песни, пляски. Я уже не мог терпеть бабьего жлобства и демонстративной пьянки в отрыве от коллектива. Предложил ребятам сходить к «шабашникам» и попросить работу. Так и сделали. «Шабашники» предложили выкопать четыре ямы (как оказалось в глиняном грунте!) 40 на 40 кв. см и глубиной 1 метр 70 см за четыре бутылки водки. Согласились «четыре мушкетёра»: я, товарищ по цеху, художник и ещё один «нестерпевший», остальные – отказались. Начали! Чем глубже – тем труднее. Художник и четвертый быстро сдались, плюнули и ушли. Я затравленно посмотрел товарищу в глаза, произнёс «по-панфиловски»: «Четыре пузыря на двоих!», - и мы не отступили. Уже приходилось поочередно держать друг-друга за ноги вниз головой и совком наполнять ведро глиной. Усталые, грязные, но счастливые мы вернулись поздним вечером в «отель» с четырьмя бутылками водки. Все уже ушли в клуб на танцы. Надо было тоже поспешать, закуску готовить некогда. Под сахарок минут за 20 с одним перекуром каждый раздавил по две бутылки водки в темпе четырех гранёных стаканов. Пришли в клуб…. Потом я не помню. Ребята рассказывали, что почудил (конечно, безобидно!), что из клуба «домой» уносили они меня за руки и за ноги. Утром проснулся на матраце на длинном обеденном столе в кухне (это ребята решили пошутить). Сказать просто, что у меня раскалывалась голова, значит – ничего не сказать! По ней били кувалдой в такт биениям сердца! Но я ещё смог забраться в тракторную тележку, и нас отвезли в поле километров за пять собирать сено. На поле я сразу понял, что умру, если подниму вилами хотя бы копну, и если не посплю ещё. Отполз в кусты на край поля, постонав, забылся в тяжёлой полудрёме. Проснулся от жажды и жары. Солнце палит. Голова трещит. На поле ни трактора, ни людей. Меня забыли и уехали на другое поле! Пошёл пешком в деревню. Каждый шаг отдавался в голову. В колее обнаружил остатки невысохшей дождевой воды. Попил. Сходя с ума от головной боли, по пути сделал около десяти остановок у обочины дороги и пытался заснуть. На очередном привале слышу шум трактора. С трудом поднявшись, под рвущимися в голове снарядами «побежал» за ним, но догнав, не смог сзади забраться на телегу с сеном. Обессиленный, чуть не плача, упал на дорогу с зажатой в кулаках свежескошенной травой. В общем, шёл 5 км 12 часов!  Легче было издохнуть. Наверно судьба посчитала, что мне надо сначала побывать на Кубе! В избе-гостинице выпил полведра воды и вырубился.      
       В конце октября меня каким-то чудом нашла телеграмма-повестка с завода: срочно явиться на сборный пункт для отправки в Советскую армию. Ещё следовала угроза об уголовной ответственности за уклонение от выполнения гражданского и почётного долга. Как добирался до Костромы один –  сейчас не помню. Завод встретил общим собранием отправляемых в СА, открыткой с напутствиями в стихах и подарком – электробритвой. Она, как потом выяснилось, не брила, а выдирала щетину. «Свой» призыв я «прогулял» на полгода. Может поэтому в дальнейшем я оказался в Муроме и затем на Кубе?
       Было ещё одно интересное обстоятельство: в армию меня «провожала» одноклассница, папа у которой был полковником и «по секрету» служил в своё время на Кубе. Мне и тогда было невдомек, что солдатские письма подруге буду писать именно оттуда!
       Вот такие бывают в жизни совпадения, случаи, знаки, а в целом – судьба.
       Проводы я организовал в трёх вариантах (заработки мне это позволили, да ещё и матери оставил некоторую сумму). Сначала накрыл «поляну» для одноклассников, потом ресторан для моих мужиков из цеха базовых деталей, и наконец – дома для родителей, родственников и друга.
       Ночью перед отправкой не спалось, накатал следующее.
ОСЕННИЙ ПРИЗЫВ
«Как осень веселее лета,
Печальней осени – зима»,
С ноябрьским холодом рассвета
Пропала молодость моя.
Так быстро пролетела осень
В порывах ветра и огня,
И улицы оделись в проседь,
Листву на землю оброня.
Я брёл по отшумевшим листьям,
Грустя о прошлом дорогом,
И память запустила кисти
В дела, залитые вином.
Как об умершем вспоминая,
Жалел лишь только об одном:
Не дана молодость вторая
Взамен сгоревшей розовым огнём.
Ноябрьским холодом рассвета
Простилась молодость моя.
Да! Осень веселее лета,
Печальней осени – зима.
Часть 2.   Прощайте мама и папа!
              Собака, подай мне лапу.
              Покеда, мой друг и подружка,
              Давай по последней кружке!
Или
Нерехтская «Пересылка» в «Муромский централ»

        1 ноября 1976 года! 7 часов утра. Выпал первый снег. Впереди строевым по направлению к военкомату весело шагает полу-пьяненький батя со своим, а теперь уже и моим, солдатским «сидором» за плечами. Ему, видимо, вспомнилась боевая забайкальская молодость, и он заголосил:
«Вьётся, вьётся,
Знамя полковое,
Командиры впереди.
Солдаты в путь, в путь, в пу-у-уть!»
                      
        Мамка его тут же осадила. Батя с грустью заглох. Перешёл на «вольно». О чём он тогда думал, я так и не знаю. Не такие у нас с ним были «доверительные» отношения. Теперь уже – царство ему небесное…
        Всё остальное было буднично, но волнительно. Понимал, что еду не на курорт. Другу пожал руку, подружке мужественно сказал: «Буду тебе писать. Если не захочешь – не отвечай, не обижусь, но и не темни».
        Автобусом до города Нерехта. Там голые нары, периодические построения со шмоном (искали спиртное), переклички и объявления номеров отправляемых команд, тягомотина ожидания своего «покупателя». Я решил не пить, чтобы детально запомнить всё происходящее. Началось другое измерение, другая реальность, другая жизнь.
       А вот и он, маленький щупленький младший сержант, с шевроном войск связи, но с генеральской важностью. Сука, до самого поезда не кололся – куда едем. Отшучивался, мол - в город на букву «М». Парни, допытываясь у него, гадали: Москва, Минск, Мурманск?! А по мне бы уж лучше в Магадан! Всё уж дальше, чем мой батя.  От эмблем связиста на лычках сержанта у меня настроение так упало, хоть прямо в вагоне вешайся. Спортсмена, перворазрядника по штанге (весовая категория – 67,5 кг, рывок – 102,5 кг, толчок – 125 кг) и стрельбе (97 из 100 очков) - не в ВДВ, а  как последнюю секретаршу - на телефон и телеграф! Это был страшный удар по моему самолюбию.
      Тут выясняется: одному из ребят – День рождения. Сбрасываемся ему на подарок (часы) и под этим предлогом на первом же полустанке рвём в сельмаг, где в те времена кроме египетского «Абу Симбелл» из спиртного ничего не было. Покупаем часы, немеряно этой лекарственной настойки и глушим её вместе с сержантом всем вагоном. Естественно, сержанта разговорили. Выяснили, что едем в Учебку до славного Мурома, да простят меня его жители, как выразился сержант, - «города Связи, блядей и грязи».
         По городу до Учебки шли белым днём корявым строем всё ещё в муку пьяные. Стала странным образом проявлять себя настойка: по малой нужде опростали все заборы по ходу движения. Учебка расположена на бывшей территории разрушенного при советской власти монастыря. Осталась перед плацем маленькая церквушка, заделанная под солдатскую чайную. Нашего сержанта – сразу на Губу, нас – на маты в спортзал, на карантин. Вечером повели переодеваться в форму. Каптенармус, видя, что всяк к нему входящий, бессовестно пьян, и получая ответ, что мы из города Костромы, перестал удивляться и изрёк: «А-а-а! Костромичи каждый раз такие прибывают». На этом и согласились. Потом помылись в городской бане и вроде 10 дней отсыпались в карантине. У меня на фоне похмелья и несбывшихся надежд по настоящей военной службе развился депресняк. Я был без боя убит и раздавлен. В раздумьях, да и чтоб подбодрить себя, разродился стихом.
Свобода, свобода, свобода…
В философии – осознанная необходимость.
В составе первого взвода
Она от меня схоронилась.

Её охраняют Уставы,
Заборы с каймою проволок.
Выставил Долг заставы
Для лысых строптивых головок.

И каждый точно знает:
Искать её два долгих года
И душу мечтою мает –
Напиться запретного плода.

Два года своей свободы
Отдашь за свободу страны.
Морфлот, ВВС и пехота
Обуют тебя в сапоги.

       Часть 3. Учебка или «деревья умирают стоя».
Из курсантского  фольклора:
       «Одна мысль не давала мне умереть: я буду сержантом!»
       Пять месяцев Учебки тянулись как пять лет. В основном нас учили устройству телетайпа и работе на нём. Печатать мы должны были вслепую, то есть строго запрещалось глядеть на клавиатуру. Система на первый взгляд простая: за каждым пальцем обоих рук закрепляются определенные кнопки-буквы (3-4 штуки), как на обычной печатной машинке. Их надо было запомнить, в том числе пространственное расположение на клавиатуре. Увеличение скорости печатания достигалось длительным тренингом на занятиях. В общем – такая мутотень! Ну, точно не десантник, а секретарь-машинистка! Меня душевно выворачивало, я клял военкомат, нерехтскую пересылку и судьбу. Однако, надо сказать, что умение слепой скоростной печати на машинке в дальнейшем мне пригодилось при работе следователем. Вышколяли на «отлично», я и сейчас по привычке печатаю этот опус вслепую. «Всё, что ни делается, - всё к лучшему».
         Однако, вернусь «на войну». Воспрянул духом только тогда, когда узнал, что по окончании Учебки распределяют за границу и…, надо же, в том числе на Кубу! Опять она упорно напоминает о себе. Мистика или случайность?! С этого момента мной овладела только одна идея-фикс: любой ценой, несмотря ни на что и только на Кубу. Военно-учебная  специальность меня уже не угнетала. Есть в жизни счастье! Вспомнились все предыдущие знаки судьбы и ведущие меня по жизни обстоятельства.
        По местной классификации – мы «чайники» (кипим, пыхтим паром-потом, когда нас гоняют сержанты). Замкомвзвода (Замок), сержант, как говорится, был «гнилой». Я ему тоже чем-то не понравился, хотя по службе никаких проблем у него со мной не было. «Духариков» по жизни и «сосисок» в плане физической подготовки во взводе хватало. Я же старался не выпячиваться. Правда, в самом начале был один момент. «Замок» за какую-то (уже не помню) ерунду объявил мне 4(2+2) наряда вне очереди. Наверно, чтобы служба мёдом не казалась. В тот же день, на занятиях в классе, чтобы не заснуть на теме об устройстве телеграфной «прялки», я на маленьком листочке в черновом варианте накатал стихи про Учебку, про жизнь и эмоции. Сержант, видимо, в ходе своей лекции периодически поглядывая на борющихся со сном курсантов, заметил, что я не «клюю» носом тетрадку, а что-то с увлечением катаю на листке. Ну, явно, не его захватывающий рассказ про релюшки, электроимпульсы, шестерёнки, рычажки, тяги с болтами и гайками! Наверно подумал, что пишу письмо домой девушке. Сука, решил меня осмеять перед всеми, прочитав мои страдания про любовь и морковь. Приказал передать ему листок. Не разбирая мой почерк, зачёркивания и переделки, то есть муки моего поэтического творчества, стал вслух что-то мямлить, пыхтеть, пытаясь довести до курсантов написанное. Я, глядя на его потуги, не вытерпел хамства и издевательства над высокой поэзией, так оскорбился, что встал и…: «Разрешите, товарищ сержант, я сам прочту!». Ребята окончательно проснулись и с интересом смотрели, чем всё кончится. Сержант не ожидал такой наглости, с удивлённым взглядом передал мне бумагу, я вышел к доске, и как со сцены громко, с выражением и чувством, практически не читая, закабенил.
Монастырь. Кресты над головою.
Стены красных кирпичей.
Свобода простилась со мною,
А мне не проститься с ней.
Как можно забыть былое,
Его не воротишь назад:
Чудесные школьные годы,
Попоек веселый разврат.
Работа, друзья и любимая.
Первая с ложью любовь.
Удача - пускай несчастливая,
А всё ж волновалась кровь.
Бросала меня бесшабашность
В союзе с проклятой судьбой.
Тяжелый характер – не важность.
Я, главное, был сам собой.
Что станет со мною – не знаю.
Мне только бы встретить любовь.
Пусть будет она неземная,
Чтоб жизнь закипела вновь!
Сейчас я желаю, признаться,
Попросту – много еды,
Налопаться, но не сломаться,
Свободы, в кровать и… «любви». (Поздний вариант: И чтоб отвело от беды)
А в целом – служу я нормально,
Уже обносил сапоги…
Пахать за «грехи» мне 4-ре наряда!
О, Господи, помоги!!!

        Рожу сержанта я не видел, а видел глаза ребят, чувствую - их задело. Все в одном котле варимся. Когда я закончил, некоторое время стояла гробовая тишина. «Замок», ну как не падла, наконец-то выдал свой солдафонский юмор: «Ну, уже не четыре наряда, а пять. Сядь на место».
       Прозвенел звонок на перемену, вышли в курилку. Ребята одобрительно и, одновременно, сочувственно похлопывали меня по плечу. Мне было взволнованно, но легко и приятно. 5 нарядов подряд дневальным – это называлось: «деревья умирают стоя».
       За всё время Учебки я ни разу не побывал в увольнении, все субботы и воскресенья - или в наряде на кухне (даже в Новый 1977 год), или дневальным «на тумбочке», или просто на территории «Муромского централа». Видимо «Замок» моей отчаянной выходки не забыл. Обидно вот ещё что. Он же был мне ровесник. Я просто пошёл на полгода позже своего Призыва. Может, он действительно сдрейфил, что я могу налопаться в увольнении. Может, он уже знал, что я был отобран по документам в команду на Кубу. Позавидовал. А ему ведь предстояло оставаться и дальше в этом болоте. Власть-то над людьми есть, но никакого романтизма. Каждый день одно и то же.    
       Даже, когда ко мне приехали родители (батя специально взял рейс с грузом на Муром), этот… нехороший человек разрешил посидеть мне с ними в комнате на КПП только полчаса! А если опоздаю на минуту, то пригрозил нарядом вне очереди, падла. Однако от шикарных зимних портянок и какой-то еды из родительской посылки он не отказался. Остальное, как обычно, разделили на весь кубрик.
      О духариках. Расскажу только о самых ярких. На первом месте курсант по фамилии… Страх! Но по виду он своей незаурядной фамилии никак не соответствовал: рост  -  метр шестьдесят с кепкой, худущий, а лицо даже доброе. Но фокус в другом. Он так сильно заикался, что практически не мог говорить. За пять месяцев мы от него окромя: «Я. Да. Нет.» и тирады в моменты крайнего возбуждения и негодования: «Пошёл на х..!», ничего не слышали. Эти слова он чётко произносил своим тонким голоском.
      Впервые наш падла-сержант столкнулся с этим «явлением» на утреннем осмотре подшитых подворотничков (должны быть чистые и выглаженные). Порядок такой. Мы стоим в ряд перед кубриком, держим расстегнутые вороты напоказ. Сержант подходит к каждому, при этом курсант представляется: курсант такой-то. Дошла очередь до Страха. Мы уже примерно представляли – сейчас что-то будет. Страх стал судорожно глотать ртом воздух. Сержант ждёт доклада, строго впялившись в него глазами, начинает злиться, видимо думая, что курсант прикалывается, и орёт на него: «Что надо сказать?!». В глазах Страха выражение ужаса, он ещё больше разволновался, его стало раскачивать, начал чаще глотать воздух. Тут мы не выдержали и хором заступились за Страха, объясняя сержанту, что он вообще не может говорить, тем более, когда волнуется. «Замок» удивился, ему показалось это забавным: с такой грозной фамилией и с таким-то дефектом. Смягчившись, он посоветовал Страху: «Скажи всего два слова – курсант Страх». Результат был нулевой. Тогда сержант махнул на свои старания в качестве врача-логопеда и изрёк: «У тебя фамилия не Страх, а Ужас!». А ведь смеяться над убогим грешно. Кто-то в военкомате неумно пошутил, послав парня в Учебку – школу сержантов. Одно - несомненно: никаких военных секретов Страх бы врагам не выдал! Потом сержант додумался поставить его в наряд дневальным по роте, а утром забыли убрать с «тумбочки». По утрам всегда появляется командир роты, подполковник, внешностью и манерами «потомственного офицера в 10-м колене», рост под два метра, громовой командный голос. Дневальный «на тумбочке» должен при его появлении «отдать честь» и заорать: «Рота, смирно! Дежурный по роте на выход!». Ротный увидел то, что в своей военной жизни не видел никогда – немого дневального на боевом посту, дрожащего от страха, как осиновый лист на ветру. А когда ротный гаркнул: «Что-о-о?! Дежурный ко мне!», - курсант Страх наверно впал в обморочное состояние. В итоге, ротный вставил дежурному сержанту «пистон», к Страху никаких карательных мер предпринято не было, но и дневальным его больше никогда не ставили. Вот в этом ему здорово повезло! А на Присяге он смог прочесть только одно слово: «Я…», потом, глотая воздух и раскачиваясь, чуть не упал. Комвзвода старший лейтенант Тупицын уже знал об «Ужасе», стоял сзади него, страхуя. В критический момент, подхватил и увёл. Но нам было уже не смешно, а жалко парня. Было также неловко перед приехавшими гостями-родителями.
       Как-то в свободное время я решил приободрить Страха, поговорить с ним по-человечески. Задавал ему учтиво вопросы, на которые он отвечал односложно: «Да» или «Нет». Удалось выяснить, что у него есть отец, мать и братья, что в детстве он испытал сильный испуг. С тех пор стал заикаться, с трудом говорить. Я ему посоветовал не расстраиваться, что со временем это пройдёт. Страх молча кивнул.
        Второй «уникум» сам напросился в армию, имея двоих малолетних близняшек, то есть железную «бронь»! При этом, он искренне любил жену и детей, каждый день писал им письма, а нам с гордостью показывал их фотографии. Мы, конечно, думали, что в армию на два года он убежал от пелёнок, детского писка по ночам и прочих забот. Но армия того не стоит. Нам же он объяснил так: «Каждый настоящий мужик должен отслужить в армии». Ещё бзик: он почему-то постоянно брил голову. В остальном был компанейским парнем.
       Третий духарик – видимо, сын высокопоставленных родителей, бросил какой-то университет, пошёл в армию. Но нам не кололся - почему. Балагур, хорошо играл на гитаре, страстно любил только одно -  пожрать. Когда с проверкой в Учебку приехал генерал – старый пердун, зашёл в наш кубрик и спросил: "Как, сынки, кормят, довольны ли питанием?». Из-за плеча генерала трусливо и заискивающе выглядывал «Замок». Говорить при нём правду про отвратительную жрачку никому не захотелось, а врать – язык не поворачивался. Повисла неловкая пауза. И тут наш любитель пожрать бодро выдал: «Товарищ генерал! А для нас «вкусно» - значит «много».  Генералу ответ понравился: «Молодцы, орлы!», мы хором: «Служим Советскому Союзу!».  А мне подумалось: «Пойдём, из нашей бадьи похаваем», и старому генералу несварение желудка с клизмой обеспечено. От Учебки воспоминание одно: постоянное желание пожрать и поспать. Поэтому приходилось пихать в себя все сварганенные поваром помои, которые он никогда сам не жрал, а засыпали мы при первом же удобном случае, даже стоя.
      Был ещё один ухарец, поначалу ничем не выделялся. Но когда он взял в руки гитару, то от его манеры на ней играть и петь, мы чуть не попадали от смеха. Подняв плечи, съёжившись на блатной манер и производя бой по струнам не в районе деки, а на грифе, запел такой репертуар, что мне, по крайней мере, показалось: сижу среди дворовой шпаны или на зоне с урками. Даже «Замок» приходил в кубрик посмотреть на это явление.
      Не могу обойти вниманием песенный солдатский фольклор, списанный у кого-то с блокнота и дополненный собственными куплетами (на мотив песни «Я люблю тебя жизнь, что само по себе и не ново…»):

«Я люблю тебя жизнь,
Но не эту солдатскую муку.
Я люблю тебя жизнь,
Жизнь гражданскую дайте мне в руку».

На плацу вновь огни,
Я стою на поверке усталый.
Ах, как тянутся дни
Мне не хочется жить по Уставу.

«Но забудь обо всём
И теплее укройсь одеялом.
Завтра снова подъем!
Всё опять повторится сначала.

В ходе каждого дня
Не дают мне Уставы покоя.
Нервы есть у меня.
Жизнь, ты знаешь, что это такое.

Мне немного дано –
Три рубля на четыре недели.
Я их пропил давно,
И душа еле держится в теле».

А сержант над душой…
Задолбали «очки» и «наряды».
Я вернуся домой,
И родные все будут мне рады!
        
      По окончании Учебки «Замок» решил проверить: кто и сколько раз подтянется на турнике. Настала очередь для блатного солиста. Результат -  нулевой! «Замок» приказал ему снять гимнастёрку, и мы все обалдели. Курсант ожирел до такой степени, что был похож на борова. Самое главное – было не понятно, когда и как ему это удалось! Питались-то все одинаково! Но исправлять фигуру было уже поздно: прибыло молодое пополнение, нас раскидывали по строевым частям.
      О вербовке на Кубу. Окончательно я воспрянул духом в Учебке, когда меня в числе других вызвали на собеседование к какому-то «мутному» офицеру. Смысл беседы такой: всё, что я услышу – строго секретно. Если я согласен выполнить свой интернациональный долг на Кубе, при этом – без каких-либо отпусков, даже в случае смерти родителей, то должен пройти в Москве дополнительную медкомиссию и специальные прививки. Сообщать о месте предстоящей службы кому-либо запрещено. Я коротко, скрывая волнение от приближения к цели, ответил: согласен. Претендентов оказалось человек 10 с роты. Дело в том, что из писем с Кубы, присылаемым сержантам роты, вырисовывалось следующее: на Кубе есть сахарный тростник, но жизнь солдата там не сахар. Поэтому многие хотели попасть или в Москву, или в соцстраны Варшавского договора, поближе к дому, к Родине со 100-процентной гарантией вернуться. А барка может утонуть два раза, да и на Кубе можно подцепить какую-нибудь тропическую заразу. А поскольку туда нас повезут тайно, в качестве каких-то специалистов, то было ясно, что «воевать» мы будем с США, а «ястребы» там борзые и без тормозов. Да и наши - не умнее. Потом Афганистан это подтвердил.
      Претендентов, и меня в том числе, повезли в Москву, где комиссия осмотрела с ног до головы, и вколола под лопатку болезненный укол. Через некоторое время – повторная поездка. Осмотр на предмет живучести и здоровья после прививки. Я – годен! Сбывается мечта идиота! Тогда же я в первый и последний раз сфотографировался в советской форме. У кого-то из ребят оказался фотоаппарат, и меня «щелкнули» прямо во дворе Комиссии. Потом выяснилось, что на фото видно только снег, сапоги, шинель, белый ремень, шапку и еле уловимые черты лица. Фотку я отослал домой и прямо на ней написал, чтоб поняли: «Мама! Это – я!» Послать настоящую портретную фотографию с Учебки родителям и девушке я не мог, в увольнении-то ни разу не был! Спасибо падле-сержанту.
Был, правда, ещё один светлый период в моём Муромском заточении. Я получил жесточайшую вирусную плевропневмонию одновременно ещё с одним курсантом нашего взвода, с Сашкой Мальцевым. Температура за 40, лежу в бреду. Нас вынуждены были поместить почти на месяц в гражданскую больницу. Из серых казематов, да в белые палаты. Кормят по-человечески. Сестрички молодые в белых халатах делают прямо в койке по утрам в попку уколы. Представляете – какой кайф после мрачной казармы! У нас двухкоешный номер, перины, цивильные больные несут нам домашнее кушанье, жалеют. Тумбочки ломятся от продуктов, варенья. Когда мы чуть пооклемались, завели знакомства, появлялась периодически и водочка. Сердобольные дамочки нам не отказывали, приносили. Мы клялись, что деньги за водку обязательно вернём. Они и слышать не хотели. Сфоткаться - опять никак, в форме без увольнительной в городе делать нечего! При выписке врачи нам признались в курилке, что с нашим редким вирусом мы легко отделались. Предлагали оформить письмо в часть о медицинской необходимости предоставления нам месячного отпуска-причастия, то есть поездки домой на месяц для реабилитации. А у нас выпускные экзамены на носу, и рассылка к местам службы. Перспектива - остаться в долбаной Учебке, в мои планы не входила. Отказались по этой причине. Врачам и медсёстрам вместо «спасибо» написал в книге отзывов стишки.
Весны заиграла капелью гармония,
Солнце лизнуло снежную гладь.
Стянула мне лёгкие плевропневмОния.
Ну и погодка же, мать-перемать!
Болезнь эта очень хитрая штука,
С нею мне было не совладать.
На помощь пришла медицина-наука.
Что ж она сделала, мать-перемать!
Выздоровленье не очень-то радует:
Казарма опять и прощай благодать.
Слеза расставания в душу кап-капает.
Ох, и досадно же, мать-перемать!
Весны всё играет капелью гармония,
Солнце слизнуло снежную гладь.
Прощай, моя милая, плевропневмОния!
Эх, и погодка же, мать-перемать.
Прощайте, медсёстры. Спасибо врачам!
Дай бог вам побольше зарплаты.
А то, что не спал иногда по ночам,
Весна тут во всём виновата.
        Постирали и отгладили робу и портянки, начистили бляхи и сапоги, отутюжили шинели, пришили подворотнички. Оделись и вышли во всём блеске в фойе, куда высыпались больные и медперсонал. Чем-то мы им, видимо, понравились, а может, они в нас видели своих детей, отправляемых в армию. За месяц у меня волосы выросли до плеч. Пришедший за нами сержант охренел, как затем и ребята в роте. Возвращаться в казарму было тяжело. Провожала вся больница: больные и медперсонал, открыв окна, махали нам вслед руками. Мы им тоже. Перехватило дух. Ощущение такое, что это вторые проводы с гражданки в армию. Сержант вторично охренел от такой нашей популярности.
       Хороший город Муром, хорошие там живут люди. И врачи с медсёстрами.
       Вид казармы после больницы я уже мог сравнить только с мрачным подземельем. Подстригся, прощаясь и с волосами, и с больничной гражданской жизнью. В Учебку вернулись как раз вовремя. Комвзвода Тупицын, отличный мужик и офицер, выбрал меня и ещё одного курсанта для ознакомления с радикально новым образцом засекречивающей аппаратуры связи, с которым мы столкнёмся на Кубе. Задача была проста: учиться на ней работать. Было интересно. Нас больше никуда не задействовали. Таким образом, из муромских «кубинцев» нас было только двое ЗАСовцев.
        Весной 1977 года прибыло молодое пополнение. У нас свободного времени оказалось уйма. Мы никому не нужны. Шатаясь по Учебке, забрели с Мальцевым Саней в спортзал, куда до этого нам доступ был строго запрещен. Да и желания раньше не возникало. Я увидел там два помоста и две настоящие штанги! Ну, и всё остальное – по-взрослому…. У меня зачесались руки. Сержант-старик с хозвзвода под метр 80 см, весом за 120 кг (у него даже икры не влезали в голенища и последние наполовину сзади были распороты), с соответствующей фамилией «Толстых», ворочал на одном из помостов штангу весом 90 кг – с грохотом толкал без «техники», грубой силой. Он видно считался самым сильным в Учебке. Меня взяло любопытство: что же у меня осталось от штангиста за 5 месяцев Учебки?
      На втором помосте я поставил на штангу разминочные 50 кг, пару раз подряд рванул, потом толкнул. Вроде мышечная память о «технике» осталась. Взвесился – 70 кг в робе и сапогах. Сразу ставлю на штангу 100 кг. Решил толкать, но на грудь брать в «стойку», а не в «сед», так как в ногах уже сомневался, специальных тренировок-то не было. Сержант уставился на меня с удивлением: типа, наверное у меня «не все дома». Я легко взял штангу на грудь в «стойку» и тут же толкнул, зафиксировав её секунды на 3 наверху. Затем плавно опустил штангу на грудь и также на помост, без грохота. Одел пилоточку, и мы тихо вышли из спортзала. Краем глаза я видел выражение лица сержанта-голиафа. По нему крупным шрифтом читалось, что если меня оставят в Учебке, то не он будет самым сильным человеком в ней. Вот, что значит «техника»! Мальцева Саню это тоже впечатлило. Он, видимо, от меня такого не ожидал, я с виду вроде не амбал. Только сказал: «Когда ты держал штангу на груди, у тебя было такое старое и злое лицо!». Я пояснил, что это потому, что при большом весе грифом сдавливаются шейные артерии и лицо наливается венозной кровью. Поэтому надо не застаиваться и побыстрее толкать штангу с груди. Иначе можно просто «заснуть» и упасть в обморок. Ещё я про себя понял, если бы не отправка на Кубу, а прозябание в Учебке, у меня возможно бы появился второй недруг, первый конечно - «замок».
Прощай Учебка и гнилой «замок»!
Легко мне было с вами распрощаться.
Здесь первый был получен мной урок:
Какие твари могут в жизни повстречаться!
       Свидание со штангой навеяло воспоминания о тренировках, соревнованиях, травматическом радикулите, гулянках, о нашей любимой группе «Машина времени»….  Другу, Андрюхе Гаврилову, написал письмо со стихами. Он в это время тоже был в Учебке под Минском.
ПОДРАЖАНИЕ «МАШИНЕ ВРЕМЕНИ»

«Ты помнишь, как всё начиналось» -
Как с водкой мешалася кровь…
Мы дёргали штангу, и в ней заключались
Вера, надежда, любовь.
Напрасно нас грыжей пугали,
Нам были другие звонки,
Когда мы друг другу своими пальцами
Вправлял в спине позвонки.
Мы водкой крепили дружбу,
Занятия штангой любя,
И вот нас забрили на срочную службу,
И с тем поздравляю тебя.

«Я  пью до дна за тех», кто в штанге,
За тех, кого мучит спина, за тех, кому повезло.
И если пить - до дна, и в радости, и в горе.
А те же, кто струсил, от армии косит,
Тот чести своей не спасет.

Часть 4. «…Штурмовать далёко море посылает нас страна…»
        «Не ищите нас за Магаданом,
                            На Курилах не ищите нас.
        Вскоре нашу команду поездом отправили в город Пушкин под Ленинградом, где переодели во всё гражданское и почему-то китайского производства, везде бирки «Made in China». Я так это понял: если нас убьют, пусть думают, что мы китайцы, и все претензии к Мао Цзэ-дуну. Если попадём в плен к американцам, будем молчать, как рыбы, так как по-китайски – «ни бельмеса». Кроме того, курящим выдали по нескольку пачек сигарет «Аврора» от ленинградской «Клары Цеткин», некурящим – пачку советского сахара. Ну, Министр Обороны Дима Устинов у нас голова! Всех обдурил, а денег на это сколько угрохал, да и себя наверно под эту лажу не забыл.
      Еще было одно незабываемое для меня зрелище – последний парад перед погрузкой на барку. Нас, 300 «китайцев-спартанцев», выстроили на плацу в коробки. Все - в одинаковом: чёрные туфли, необычно невесомые после сапог, чёрный костюм, белая рубашка, галстук, сверху весенний плащ цвета морской волны и такой же берет. С трибуны -  напутственные и зажигательные речи высоких чинов, облачённые в секретные формы, из которых ясно одно – мы воины-интернационалисты и не должны посрамить Родины и Чести. В общем: «Патриа а муэрте!», то есть «Родина или смерть!». Затем феноменальный по красоте и экзотике чеканный проход мимо трибуны строевым шагом под «Прощание славянки» одетых в гражданку головорезов, отдрессированных и отдрюченных в Учебках страны.
      Если бы разведка США увидела это, то вывод сделала б один: Союз куда-то направляет спецкоманду профессионалов, роботов-убийц, а значит – скоро третья Мировая война, и … США её проиграет!
      Затем по машинам, погрузка на «Балтику», распределение по каютам и…. мои первые эмоции:
Синее небо, синяя гладь,
Белое судно на синем просторе.
По-мальчишески манит орать:
«Я впервые увидел МОРЕ!»
       Кормили в ресторанах. После Учебки – это что-то! Кроме того, официанточки в коротких юбочках, декольте – откровенные, но в глазах никакого интереса к нам и нашим половым возможностям. Ясно, без валюты – ни-ни, а у нас -  «как у латыша, член да душа». Наряд на кухню – самый блатной, просто надо помочь убрать посуду и накрыть на вторую смену. Потом жрёшь от пуза, спишь в каюте или шатаешься по палубе. Из четверых в каюте я один оказался не подвержен морской болезни, наоборот: у меня просыпался зверский аппетит. Поэтому, в дни сильных качек, я сидел за столом один, как король, добавки уже не просил и хавал порции своих несчастных флибустьеров. На любое моё предложение: подняться в ресторан и попить хотя бы чаю, они посылали меня далеко, их выворачивало.
     Через пролив Ла-Манш шли ясным днём. Хорошо были видны берега: английский со снующими автомобилями и кромка французского с другой стороны. Прощай Союз, привет Европа! Впереди неведомая Куба.    
     Вышли в Атлантику. Однажды динамик корабельного радио объявил: «Вниманию пассажиров! По левому борту мимо проплывает б-о-о-льшой кит». И тут пол под ногами как-то мелко и часто завибрировал. Мы рванули из каюты на верхнюю палубу. Тут я понял – почему дрожит пол. Это вся орава со всех концов барки одновременно ломанулась наверх на левый борт. Действительно, вдалеке я увидел спину кита, но мы быстро с ним разминулись, так как двигались на встречных курсах.
      Океан произвёл на меня неизгладимое впечатление, особенно во время 6-ти бального шторма. Сила! Во время него я вышел на верхнюю палубу посередине барки и вцепился в стойку. Нос и корма летали по огромной амплитуде вверх-вниз. Нос зачерпывал очередную волну, швырял её на барку и на меня. Встречные корабли то проваливались полностью в яму, то вылетали на гребень. Зрелище грандиозное! Я уже начал очковать, как бы последующая волна не оторвала меня от стойки, выбрал момент и нырнул за ближайшую дверь внутрь барки. Конечно, промок до нитки. Спустился в каюту поделиться эмоциями, но ребята хором продолжали блевать. Я осмотрительно промолчал.
     С приближением к экватору становилось всё жарче. Загорали на палубах, наблюдая за летающими рыбками. Вдалеке однажды удалось заметить группу дельфинов. Ну чем не туристический круиз! Его омрачала одна деталь. Какой-то дембель в выдвижном ящике тумбочки в каюте накарябал: «Не думайте, что там вам будет хорошо. Лучше сразу вешайтесь!». Вообще-то, так не честно. Сам, сука, выжил, возвращался домой, а нам советует повеситься, «герой» бля! Ну да ладно, поживём -  увидим. Зато в ответ у меня в блокноте родилось…

Дует ветрами Атлантика,
Бросает волну на корабль.
По водным ухабам «Балтика»
Несёт мою душу вдаль.

Синяя жидкая вечность
Гонит барашков гряду.
Сулит горизонт неизвестность
Кубинских болот и чуму.

Плещутся грустные думы
Солёной волной на язык.
Звезда моя светит угрюмо
Средь снопа тревожных брызг.

И всё-таки я не робею
В преддверии новых стран.
Взлететь бы сейчас на рею
И справить нужду в океан.

Желаю жить выше и ярче,
Гореть веселей, не стонать.
Пусть будет намного жарче,
Не жалко потом умирать!

      Вошли в район так называемого Бермудского треугольника. Про него я кое-что читал на гражданке, видел передачу по телику. Действительно, что-то в этом есть. От духоты и солнца народ спрятался по каютам. Я вышел на палубу – никого. На воде – полный штиль, ни одного барашка на длинных и гладких волнах и какая-то зловещая тишина. Постепенно становится неуютно и тревожно. Очень странно видеть океан в таком затаившемся состоянии. На психику действует. Я «от греха подальше» вернулся в каюту.

Часть 5.  Вива Куба! Муки и страхи кубинского карантина.
Наконец бухта Гаваны, знаменитый маяк. Воздух как в бане: кажется, что его не хватает. Привезли на место карантина. Огромные солдатские палатки на поляне. Вокруг тропические заросли. Обязательная помывка в душевой палатке. Тут же, как мухи, вьются старослужащие, канючат продать часы, суя один песо, уверяя, что это хорошие деньги, можно купить ящик пива. По их рожам я понял, что врут. Одежда складывается перед душевой палаткой, часы у меня – так себе, прикинул – один чёрт сопрут. Пытаюсь торговаться, но уже загоняют на помывку. Цейтнот! Плюю на всё, беру песо, прячу под подкладку в одежду. Затем нас переодевают в солдатское. «Гражданку» забираем с собой. Это будет наша одежда в увольнениях. Форма необычная без погон с отложным воротом и карманами на груди, заправляется в брюки, ботинки с высоким берцем (сапаты), кепка (кепон) на немецкий манер. Из советских отличительных знаков только красная звёздочка на кепоне, ремень с звездой на бляхе.
     Теперь мы не «китайцы», а младшие специалисты. Только вот в чём – государственная тайна. Тогда зачем советские звёзды?! А если «янки» меня не замочат, а тяжело ранят? Что мне говорить, попавши, не дай бог, в плен к американцам?! Где ампула с цианистым калием, я Вас спрашиваю?! Понял для себя одно: Министр обороны Устинов -  маразматик, в ГенШтабе – дурдом, в войсках, ну как положено, – армейский дебилизм.
      Подтвердилась аббревиатура прививки «ЖВК»: жарко-влажный климат. Зарядили ежедневные ливни, палатка протекает, простыни отсырели, потеем как в парилке, кипячёной воды в баках не хватает, комары по ночам не дают заснуть – не «звенят» по-нашенски, а жалят молча и больно, везде ползают скорпионы. Перед тем как одеть утром сапаты, обязательный ритуал – вытряхивание скорпиона. Разъяснили, что если укусит – спасут, но госпиталь обеспечен. Кстати, наша «Аврора» в жарко-влажном климате не курится! При затяжке бумага становится коричневой, сыреет, затяжки делаешь с сильным надрывом. Чтобы накуриться, нужно не менее двух сигарет подряд. Не карантин, а опыты над людьми на выживание. Наверно спасли прививка и ключевая фраза Присяги: «…стойко переносить все тяготы и лишения воинской службы…».
       Наконец прибыли «покупатели». Меня «купили» в местечко Торренс на Узел Связи в Телефонно-телеграфный центр (ТТЦ) вместе с другим ЗАСовцем Славой Дегтяревым, родом с Ворошиловградской области Украины. Мы с ним подружились. Муки и страхи карантина остались позади.

Часть 6. Узел Связи или первое знакомство с порядками.

      Узел примыкает вплотную к манговому лесу. Плац, вокруг него несколько в ряд стоящих маленьких казарм. Одна из них отведена под «ленинскую» комнату для отдыха с единственным телевизором. Большой кинотеатр под навесом, заросший тиной бассейн с лягушками, бильярдная под навесом, столовая с кухней, здание морских связистов, поодаль - непосредственно здание нашего Узла связи, где я буду нести боевое дежурство. За казармами разбросаны: каптёрка с санчастью, туалеты с душем,  за зданием Узла -  офицерская сауна, «сувенирка», дизельная. В казармах солдаты размещены по подразделениям – ТТЦ, ПРЦ, ОСНАЗ, хозвзвод. То тут, то там возвышаются огромные королевские пальмы. Вроде всё компактно, уютно, не гнетуще как в Муроме. Выдали кубинские сигареты «Популярис» с фильтром, который все вытаскивают зубами и выбрасывают (особый шик). А на Родине они считаются «атомными»!
        Наш телефонно-телеграфный центр по численности относительно других подразделений Узла – самый большой, а по уровню «дедовщины» - более жёсткий. Видимо по этим причинам наш ТТЦ заработал прозвище – «маленький Китай». Мы – «соловьи». Вышестоящие по рангу «фазаны», действительно с важным видом, разъясняют нам местные порядки. В общем, за нами - чистота и порядок, какие-то работы (уборка территории, покос травы и т.п.), натягивание накомарников на кровати «стариков». А если «старик» попросит, стирка и сушка его робы. Главное, ни в коем случае не подходить к «дедам», так как они после Приказа и выхода первой барки на Кубу существуют уже в другом измерении – гражданском: думают о доме, о сувенирах, дождавшихся или недождавшихся девушках, и любой контакт, напоминающий об армии, для них стресс. Действительно, «деды» по своему внешнему виду и внутреннему состоянию выглядели абсолютными похеристами, шастали по каким-то своим делам, никого не замечая, даже офицеров, или просто спали среди бела дня. Так же по утрам мы были обязаны выходить на зарядку (как оказалось – простая 5-минутная пробежка вокруг небольшого футбольного поля), и при построении в столовую - занять передние шеренги.
        После вечерней поверки прохождение строем под песню от ТТЦ до Штаба и обратно. Выглядело это так: салаги – впереди строевым шагом, сзади плетутся «фазаны», командуя «парадом», а на скамеечке у казармы сидят «старики», которые являются одновременно внимательными слушателями и «беспристрастным» жюри. Для нас, «соловьёв», важно в этом представлении – более-менее чеканить шаг, проорать какую-нибудь «строевую» песню. Главное для себя – отнестись к происходящему с юмором. Если «старикам» не понравится, возможен прогон №2, №3…. Поскольку «соловьи» за день умудохались и хотелось побыстрее под накомарник на «Отбой!», то по команде «фазанов» дружно рявкали под мотив марша «Прощание славянки»:
Клюнул в жопу жареный петух!

Остаюсь на сверхсрочную службу,
Буду вечно ходить старшиной.
Не забуду армейскую дружбу,
И судьбы мне не надо иной.
Припев:   Прощай, любимый край,
                Труба зовёт в поход.
                Смотри, не забывай
                 Наш боевой связистов взвод.
Мои дети, как только родятся,
Пройдут курс «молодого бойца»,
А впоследствии будут гордиться,
Что имеют такого отца.
Припев тот же.
Гауптвахту устрою в подвале,
Злую тёщу туда посажу,
А дневальным по дому назначу
Молодую красотку жену.
Припев тот же.
Приучу я её к распорядку,
Будет знать, что такое «Подъём!»,
Будет пулей летать на зарядку,
Если утром вернусь я домой.
        «Отбой!» в войсках связи! Далее - обязательный холодный душ, ныряешь с коробком спичек под накомарник, осматриваешься. Если на белой марле обнаруживаешь чёрную точку – комара, то убиваешь «мессершмидта» и только тогда можно спокойно вырубиться. Но не дай бог во сне прикоснуться голой частью тела к марлевой стенке накомарника – присосутся несколько штук сразу. Укус раздуется, сильнейший зуд, может подняться высокая температура! Как-то по-пьяни «старик» щекой прикоснулся во сне к накомарнику – страшное дело!  
       Само собой мы ходили в наряды: дневальный, КПП, кухня, автопарк. Особняком стояло боевое дежурство в сменах (утренняя – ночная – дневная и по кругу), тогда остальные наряды тебя не касались. Через некоторое время попал на дежурство и я. В аппаратной поначалу был в паре со «стариками», которые меня натаскивали на правила и нюансы работы,  потом с «фазанами». Самым приятным в дежурстве было наличие в нашей аппаратной кондишена, но установлен он был не с целью заботы о нашем комфорте, просто без него аппаратура начинала глючить, выходить из строя, от высокой температуры расплавлялся припой на контактах. А без нашей засекречивающей аппаратуры никакая информация через спутник в Москву пройти не могла.
       Расскажу (что не секретно) про мою аппаратную. В боевой смене -  двое. Комната набита засекречивающей аппаратурой, ещё телетайп, телефонный коммутатор, письменный стол, сейф, устройство громко-говорящей связи (ГГС) с дежурным по связи, всё тот же ТА-57 для связи с релейщиками. В стене – «кондишен». Большое окно без стекол с внутренними ставнями и выпуклой наружу решёткой. Входная дверь обита железом, имеется звонок и «глазок», перед дверью плотная синяя штора. Допуск в аппаратную только у начальника Узла, дежурного по связи, офицера - инженера по электронике и у начальника ТТЦ майора Карачинцева. За аппаратурой в углу – три здоровенные кувалды. Это наше единственное оружие при нападении противника на Узел! По инструкции при получении по ГГС от дежурного сигнала тревоги мы обязаны сжечь  шифровальные блокноты, журналы учёта времени связи, а этими кувалдами раздолбать всю аппаратуру. Дальнейшие наши действия нам никто не разъяснял. Видимо подразумевалось, что после разбития аппаратуры мы должны одновременно шарахнуть кувалдами друг друга по башке, чтобы отбить память или (на наше усмотрение) не достаться врагу живыми! Как-то поинтересовался у «старика» - зачем третья кувалда. Ведь нас всего двое?! Оказывается, что третья – запасная, если у кого-то сломается основная. По сути: нас действительно никто не охранял!!! Вокруг Узла даже не было ограждения! Это потом Карачинцев в качестве «дембельского аккорда» приказал «старикам» вкапывать бетонные столбы и натягивать проволоку вдоль дороги со стороны мангового леса, да и то они ограду не достроили. У заступивших в наряд (кроме кухни) были только штык-ножи. Ключи от ружпарка были у старшины, и хорошо, если он не пьян и не в самоволке. Короче, американский десант из 10 человек на наш Узел и капец связи с родиной. Ничему не научила наших отцов-командиров история первых часов ВОВ! Преступный армейский дебилизм.
      В обязанности «соловья» на дежурстве, особливо в ночную смену, кроме прочих, входило: убивать перед сном комаров, моментально различать звуковые сигналы, исходящие от аппаратуры в случаях отключения питания, потери связи или перехода на другой спутник, а также и самое главное: отличить звонки в дверь от телефонных и по ГГС. На всё это нужно соответственно реагировать. Дело в том, что спать на дежурстве запрещено, как и иметь в аппаратной спальные принадлежности. Пол мраморный и холодный, поэтому в перечне имущества аппаратной негласно числились паралоновый матрац и подушка. Они прятались в окне между решёткой и ставнями. Ночью «старик» укладывался спать. «Соловью» разрешалось прилечь  на матрац рядом и спать, но с одним железным условием – моментально просыпаться в случае вышеуказанных звуков-сигналов и правильно реагировать на них. При звонке в дверь будится «старик», и пока он идёт отпирать, «соловей» должен за секунды смотать матрацы с подушкой и убрать в окно, закрыв ставни, потом включить настольную лампу и уткнуться с авторучкой в «Журнал учёта связи». Если хотя бы раз ошибёшься, все ночи будешь бдеть службу, сидя за столом.
       В субботы и в воскресенья, если не в наряде и не на боевом дежурстве, – выезды на пляж «Саладо» или в Гавану. «Старики» по традиции выдавали нам по несколько песо на мороженое, на прохладительные напитки. Чаще мы экономили, а в следующий раз сбрасывались на спиртное. Как-то на «Саладо» взяли на четверых бутылку ликёра «Гавана Клуб» и без закуски (сэкономили, чтобы купить настоящее спиртное) из винтовой пробки еле-еле его высосали. Ещё было интересно нырять и рассматривать морское дно, его диковинных обитателей. Признаюсь, лично мне было иногда жутковато, когда нырнув и посмотрев на уходящую в океан мглу, в мозгу появлялась мысль: а что делать, если оттуда сейчас выплывет морда акулы?!
      Первое письмо домой я написал короткое, типа: «Всем привет. Прибыл в часть, осваиваюсь. Здоров, всё нормально. Как дела дома?» То же другу и подружке. Про Кубу молчок – разглашение государственной тайны! На конверте мой обратный адрес: «Москва-400, п/я №254-Н». Через некоторое время получаю ответ от родителей: скоро мол ко мне приедут, как только батя возьмёт рейс на Москву, и на какой улице моя воинская часть…. Вопрос!!!!
      Представляю картину: батя на «Камазе» с мамкой и грузом шерстит по Москве, ища мой «почтовый ящик». С вопросом: – мол, «куда сына мово дели?», добивается приёма у Министра обороны СССР Димки Устинова, который «по секрету»  за бутылкой водки сообщает бате, что сынок на Кубе, послан на ответственное задание, сначала под видом китайца, потом под легендой младшего специалиста по «нехрен делать». Батя с досадой плачет скупой шоферской слезой: «Сынок всё-таки меня перессал! На «Камазе» мне на Кубу не доехать, таких рейсов в моём АТП нет». Маршал СССР обнимает батю,  тоже чуть не плача, обещает ему: «Не ссы, отец! Если Сашка вернётся, наградим. Если – нет, всё равно, посмертно!», - чокаются гранёными стаканами и пьют.
Далее батя затягивает свою любимую:
                             «Забайкалье, Забайкалье!
                              Породнились мы с тобой».
Министр подхватывает:
                              «Забайкалье, Забайкалье,
                              Офицер и рядовой…».
Мамка отбирает у них водку и отволакивает батю в «Камаз»….
      Примерно с такими размышлениями, а терять время было нельзя – батя со своим гонором действительно мог сорваться в Москву без моего письма, я обратился к кому-то из «фазанов»: что делать. Тот объяснил просто: «Пиши, что ты на Кубе, про природу, про любовь и прочее, главное не писать – чем мы тут занимаемся. Тогда письмо цензуру пройдёт». Я тут же с гордостью накатал ответы всем с эпиграфом из кубинского фольклора: «Не ищите нас за Магаданом. На Курилах не ищите нас. Мы сейчас за тем меридианом, где Макар овец своих не пас!» Двоюродному брату Димке в письме ещё отослал сплюснутую под стеклом кубинскую сигарету «Популярис», в ответ попросил прислать таким же образом сплюснутую папироску «Север» (ну, соскучал уже по Родине!). Подруге сложил в конверт с письмом часть пальмового листа. Ну, и конечно свои стихи…
Остров зари багровой,
Сколько же здесь комарья!
Сплю я под «крышкой гроба»*,
«Куба – любовь моя»!
(*накомарник из марли над кроватью в форме крышки гроба)
          
         Кстати, о фотографии. Иметь нам фотоаппараты, а тем паче – кубинские фотки офицерами строго запрещалось. Подпольно некоторые их имели, а фотки домой по почте не отправляли. Они настолько были ценны, что хранились в укромных местах вместе с дембельским альбомом. Вася Кудрин (сибиряк – он и на Кубе сибиряк!), не помню как, но где-то надыбал фотоаппарат типа «Смена», неиспользованную киноплёнку и остальные причиндалы для проявки и печати. Благодаря ему нам и удалось как-то почикаться на Узле, пляже, в Гаване, на карнавале и на Варадэро. Качество фотографий из-за нестандартной плёнки оставляло желать лучшего, но у других и этого не было.

Часть 7. Разные случаи, заслуживающие внимания.

     Расскажу, что засело и осталось в памяти.
Коммерческая деятельность
или
кубинский «ченч»
       Армейское содержание нам начисляли следующим способом. Советские рубли – на сберкнижку в СССР, кубинские песо на руки не выдавали, они накапливались на индивидуальной карте. И только в стариковском периоде по этой карте можно было отовариться в военторговском магазине. Ну, понятно почему…. Живые же деньги добывались, как сейчас говорят, коммерческим способом. В предприимчивых контактах с «кубашами» и сослуживцами господствовала капиталистическая формула «Товар-Деньги-Товар» плюс спекуляция. Каждый изгалялся как мог и что мог, но начинали все в основном с продажи получаемых сигарет, трусов, носков, мыла, иногда собственных часов. При подходе барок начинался бойкий обмен валютами по завышенным курсам: рубли на песо. Рубли получали из дома с письмами в заклеенных открытках. Но часто деньги из писем просто воровались «крысами» почтовой службы. Как-то получаю от матери письмо ко Дню моего рождения с открыткой. Мать эзоповским языком (в целях конспирации) сообщает, что по моим «инструкциям» направляет мне «подарок» с открыткой. Я вскрываю открытку – денег нет, а самое интересное – я даже не знаю номинал ассигнации. Отвечаю, что всё получил, прошу выслать ещё столько же. Мама в следующем письме: «Куда тебе столько?!». По тем временам мамка могла отослать мне максимум стольник одной бумажкой! Бешеные деньги! Я больше не стал её тревожить этим вопросом. Так до сих пор я не знаю, сколько было в открытке (не расспрашивал, дабы её не расстраивать), и она не знает, что я денег не получил.
       Я сначала научился перешивать на швейной машине солдатскую робу по моде, принятой тогда на Узле связи: клёш от бедра и низкий пояс, приталенная «рубаха» с короткими рукавами. Потом перешёл на шитье цивильных брюк по лекалам для выезда в Гавану, на пляж «Саладо», на Карнавал и конечно на Дембель. Самое трудное было добыть швейные иглы, которые методически ломались на единственной в Узле раздолбанной швейной машине. Кто-то работал в типографии, изготавливал и толкал дембельские альбомы. Кто-то крутил дела в сувенирке. Водители, ясное дело, - отсасывали бензин. У кого был фотоаппарат, тот шлёпал фотки. Кто-то вырезал из баобаба маски (в основном профиль индейца), делал механические сигаретницы и прочее. Кого-то офицеры брали на рыбалки…. В общем «ченчили» - кто как мог. Отдельным каналом были посылки с родины, которые мы получали в Учебке от оставшихся друзей «кубинца» и везли на барках конкретному адресату. Но это редкость.
        А один парень из нашего Центра, Володя Мельник, повёл себя нетрадиционно. Спокойно! Не в нынешнем «голубом» смысле. Он не курил, не пил, а деньги от сигарет тратил на покупку лингвистической литературы, то есть, стал изучать испанский язык! Мы сначала над ним посмеивались. Но когда старшие офицеры стали брать его на все свои выезды в качестве переводчика, вот тогда-то мы Володе позавидовали. Он уж повидал Кубу в большом объёме и полной красе! Молоток!
        Под конец службы мне и моим друзьям, Васе Кудрину и Сяве Дегтярёву, подфартило! В Гаване состоялся Всемирный Фестиваль молодёжи и студентов 1978 года. Васю командировали от нашего Узла в студенческий городок обеспечивать связь на Фестивале. Появились соответственно различные товары (майки, рубашки, ремни, сувениры и пр.) с
фестивальной символикой . Наша троица развернула бурную коммерческую деятельность, благо, что на Узле связи доступ к вожделенным товарам в Гаване имел только Вася. Схема была проста. Я и Сява все имеющиеся денежные средства передавали Васе. Он закупал на них эксклюзивное фестивальное барахло, пересылал его нам с оказией на Узел. Мы толкали его с наценкой. Но ведь и мы вынуждены были покупать самодельный дембельский альбом аж за 70 песо!  А это стоимость национальной кубинской рубашки. Выручку я с оказией привёз Васе для закупки новой партии товара. Он повёл меня в фестивальный пункт питания. Всё было бесплатно и вкусно плюс сэрбэсо. Так мы познакомились в 1977-78гг. с капиталистическим понятием Бизнес.
Про «славу» и «суку»
       Вот с какой неожиданностью я столкнулся на Узле связи. Раз в неделю (суббота) личному составу УС в кинозале демонстрировался художественный фильм. Так вот, в один из первых просмотров я спокойно сидел, смотрел какую-то дурацкую картину. Появились кадры идущей по морю барки…. И тут из темноты зала раздался громкий выкрик на фальцете: «Старики, дембелю слава!» И, как по команде, в ответ стройное и многоголосое: «Слава! Слава! Слава!». Признаюсь, меня это проняло до мурашек по коже. Оказалось, что у «стариков» существует традиция: если при просмотре фильма показывают пароход, парусник, ну, то есть солидный водный транспорт или пассажирский поезд, тем паче просто зазвучит марш «Прощание славянки» – «старики» горланят  славу Дембелю.
      Но это не конец традиции. Если в этот момент дежурный офицер по Узлу, проявляя гонор и власть, останавливал просмотр фильма и включался свет, ему «кидали суку». Например, раздаётся клич: «Старлею – презрение!», - и солдатский хор на удивление слажено, можно сказать даже отрепетировано, гудел: «Уууу, сука!». В эту «суку» уже с удовольствием включались и «фазаны», и мы – «соловьи». Офицер метался в бессильной злобе. Виновного-то не определишь! Обычно просмотр продолжался дальше. Воспитанные на этой традиции, мы уже на стариковском периоде с удовольствием её придерживались.
Про манго, «кубинку» и атаку осы
      Первое время постоянно мучила жажда: потели, как в парилке. У каждого «соловья» была фляжка, у столовой стоял бак, в котором кипятилась вода. Как-то меня послали его чистить. Заглянув внутрь бака, на его дне я обнаружил 5-сантиметровый слой белой кашицы. Это осадок различных солей после кипячения воды. Воочию убедился, что пить сырую воду нельзя. Кстати, «фазаны» и «старики», я заметил, фляг не носили и воду из бака не пили, ограничиваясь стаканом чая или кофе в столовой. Они же пояснили: чем больше ешь и меньше пьёшь, тем меньше желание попить воды.
     Главное, о чём нас сразу предупредили «фазаны»: после употребления манго – воду не пить, обязательно будет так называемая «кубинка» - жестокий понос, примерно на неделю. А кто придёт с жалобой на него в санчасть, будет копать клумбы перед входом в подразделение ТТЦентра. Нарядом вне очереди, чисткой «очков» за какие-либо провинности «фазаны» нас практически не наказывали. На клумбах, кроме кубинских елей, действительно ничего не росло, они постоянно вскапывались «соловьями».
     Однажды я тоже этих «грядок» не избежал и понял: почему они считались наказанием. Красный глинозем прочно налипает к лопате и чтобы её снова воткнуть, минуты три очищаешь колодкой (деревянной шлёпанцей). Пока их вскопаешь – прольёшь сто потов.
     На территории Узла росли редкие, но высокие манговые деревья, а за дорогой – целый манговый лес. Удержаться от плодов манго невозможно. Они полны вкусного сока. Попробовал хотя бы одно и понеслось, как семечки. Мы наблатыкались сбивать с верхушек деревьев на территории Узла спелые плоды одним-тремя камушками. Диареи почти никто не избежал! Нажравшись манго, напившись кипятка и намучавшись диареей, мы уже опасались злоупотреблять этим прекрасным фруктом. Мне ещё вспоминался вкус кваса!
«БАЛЛАДА» О ХОЛОДНОМ  КВАСЕ
Пить, пить, пить…
Зудят пересохшие губы.
В этой жаре можно сгнить!
Душные тропики Кубы…

Катится липкий пот,
Москиты кусают тело.
Будет так целый год,
Поры забьются прелым!

Боже, какая жара!
Солнце палит в зените.
Есть у меня мечта –
По горло сидеть в корыте.

Как родина, далекая мечта:
Предать своё тело влаге,
Пить русский ХОЛОДНЫЙ КВАС
Из трёхлитровой баклаги!

Жить, жить, жить…
Тянутся к КВАСУ губы.
Целуя, его буду пить,
Когда ворочусь из Кубы.

      В манговом же лесу росли различные виды манго, размерами «с кулачёк» до «детской головки» - королевское манго. Когда я на «фазанском» периоде, гуляя по лесу с другом, набрёл на последнее, то искренне удивился размеру плода, который растёт на деревьях в виде больших высоких кустов. Начал трясти тонкий и гибкий ствол. Спелые – посыпались, за спиной услышал мат друга, который собирал плоды в мешок. Оказалось, что манговая «бомба» угодила ему по затылку, и друг лбом воткнулся в землю. Королевское манго к тому же оказалось менее сочным и вкусным. Мы вытряхнули мешок, взяли только один плод, чтобы показать ребятам.
     Добыча в лесу манго оказалось и опасным для жизни делом. Однажды я пошел за ним один. Нашёл высокое, метров 20, дерево, в кроне которого были подходящие по зрелости и виду плоды манго. Полез. Вижу на самой верхушке - очень аппетитные. Встал в развилочку, держась за две тонкие ветви. Посмотрел вниз и подумал, что если сорвусь – шею точно сверну. Стабилизировав равновесие и отпустив одну веточку, потянулся вверх, к скоплению плодов. И тут получил в предплечье удар - типа ломом одновременно с током! Рука сразу обвисла непослушной плетью. В голове за доли секунды пронеслись мысли: а меня предупреждали про осиные гнёзда, что осы жалят молча, молниеносно и если эскадрильей – сразу паралич тела. Быстро спуститься вниз

« Назад

Поиск
Новинки фотогалереи
1704
1705
1706
1707
Погода: Москва - Гавана

Гидрометцентр России Гидрометцентр России

Голосования

Как Вы относитесь к возможному возвращению войск на Кубу?

Положительно (1117)
Отрицательно (9)
Затрудняюсь ответить (5)
Облако тегов
12-й 12-йУчебный 12Уч.центр 1986 20-йОМСБ 2009 23-4 4МСБ 7-я 7-яОМСБ 7-яОМСБр 76-78 78-80 7ОМСБ Cuba Ded Gsvsk.ru Алькисар Анадырь Бакалов Балтика Барбудос батальон бригада Бригада. ветерана ветеранов ветераны-ГСВСК взвод ВМФ ВМФ-СССР встреча Гавана Гавриков Гречко ГСВК ГСВСК ГСВСК-Москва ГСВСК-Пермь ГСВСК-Украина День Затынайко Зенитка знамья знамя ЗРАБ ЗСУ Карибский-кризис Касабланка Кобзон ком.состав комбриг Куба кубе Кубинский-кризис Литер Лопата Лурдес Мариэль мемориал Минометка Нарокко НовыйГод ОМСБ ОМСБр орбита ОСНАЗ пво Пермь плац посол Посольство-Кубы Приказ природа Рауль реактивка РЭЦ Сайт связи связь служба Союз СССР танк.бат. танкиста Танковый Торренс Уч.классы Уч.центр Учебный Финиш центр Шилка экипаж407